Трагедия века

Атом. Его не видно. Не слышно. Он не пахнет. Его как будто бы и вовсе нет. Но это опасный враг. Страшный. Тихий. Он может убить мучительной смертью всего за несколько секунд, а может годами скрываться в организме. Однако рано или поздно он все равно проявит свою отвратительную сущность. Этого монстра создал не Бог, ибо Бог милосерден. Но его возлюбленное чадо — человек – шагнул дальше своего создателя, возомнив себя царем вселенной и выпустив на волю само Зло.

Мирный атом… Есть в этом названии какая-то издевка. Шутки с силами природы всегда заканчиваются плохо. Так оно и случилось в апреле 1986 г. в далеком украинском городе Припять, когда на Чернобыльской атомной электростанции произошел взрыв реактора четвертого энергоблока. Атом, призванный служить человеку, вырвался на волю, сея вокруг смерть. А ветер-предатель разнес его по всей планете, вынеся чудовищный приговор всему живому на многие сотни и сотни лет.

— Повестка из военкомата мне пришла в 1988 г., — рассказывает ликвидатор последствий аварии на Чернобыльской АЭС Владимир Могильников, — согласно ей  призывали на военные сборы на 180 суток. Прошел комиссию,  и  в путь. Интересно, что я попал в ту же самую часть, в которой служил 14 лет назад – ВЧ 41173 (п. Топчиха Алтайского края). Ее после случившегося перебросили под Чернобыль. Видно сам Бог велел побывать там. Место, куда мы прибыли, называлось п. Черемушна Ивановского района Киевской области. Сибирский полк химической защиты уже два года действовал на приграничной с зоной отчуждения территории.

Владимир Дмитриевич не без труда согласился на встречу со мной, поначалу отнекиваясь «да что там рассказывать?», видно не имея особого желания предаваться не очень приятным воспоминаниям. Моя же буйная фантазия рисовала перед глазами одну картинку захватывающей другой: вот сейчас он мне сообщит, что видел теленка о двух головах или покажет фотографию какого-нибудь мутанта. Но пришлось немного разочароваться: туда ездили не за острыми ощущениями, а делать тяжелую и опасную работу. Недаром на военные сборы для «уборки» радиоактивной территории призывали со всей страны женатых мужчин от 34 и не старше 42 лет, у которых есть по два ребенка. Цвет нации – и в губительное для всего живого место, чтобы они и сами «хапнули» отравы или потом последствия облучения выявились в следующих поколениях у тех, кто решится завести еще наследников! Как будто мало нам было Великой Отечественной войны, выкосившей многомиллионный пласт мужского населения! Однако рассуждать не приходилось: приказ есть приказ.

— Я служил в химвойсках и, конечно же, знал, на что иду, в курсе был и про радиацию, и про облучение, — говорит Владимир Дмитриевич.

— Тем более, тогда почему не отказались, не «откосили»?

— Зачем?

— Поберечь свое здоровье, ради семьи.

— А другим не надо здоровья? У них нет семьи? Почему я должен спокойно сидеть дома у подола жены, а кто-то жертвовать собой?

За уклонение от призыва на военные сборы полагалось наказание. Но не страх перед  ним двигал В. Могильниковым. Это такое поколение людей, жившее и трудившееся под лозунгом: никто кроме нас. Они воспитывались на подвигах своих отцов-фронтовиков и любовь к Родине впитали с молоком матери. Поэтому не приходится удивляться многочисленным желающим, которые по собственной воле шли сражаться с невидимым врагом. В команде барабинцев в тот призыв тоже были двое добровольцев.

— Чем мы там занимались? Обеззараживали специальными растворами военную технику. Отмывали от радиационной пыли дома и крыши. Чистили колодцы: откачивали воду, вытаскивали ил. Снимали верхний пласт земли на наиболее пострадавших участках. Убирали «рыжий лес» и хоронили деревья, бытовые приборы и легковой автотранспорт. Все делали, что положено.

— Зачем холодильники и машины уничтожать, если здания и конструкции оставались на местах?

— А как иначе? Желающие поживиться за чужой счет все равно находились. Так вот, чтобы не растаскивали-не разносили заразу по миру, свозили все на могильники, а там уже спецтехникой утюжили и закапывали в глубокие траншеи.

— Признайтесь, было страшно?

— Когда бояться-то? Мы ведь первые месяцы работали вообще без выходных, уже ближе к концу срока выделили для отдыха воскресенье . Жутковато порой бывало даже не от радиации – об этом не думалось – а от самой обстановки: столько добра пропало, столько земли угробили! Фрукты, орехи на деревьях висят, а собирать урожай некому и нельзя. Он сам по себе осыпается, а на него сверху следующий, так все и застелено ковром из  косточек. Заглянешь в какую хату: на столе посуда стоит с остатками пищи, на стене календарь висит – полное ощущение, что хозяева просто встали и вышли всего на минутку. А время в этот момент раз – и остановилось. И тишина вокруг стоит действительно мертвая. 

Палаточный лагерь военнослужащих располагался у границы с тридцатикилометровой зоной отчуждения. Работали они в обычной солдатской форме, единственная защита — «Лепестки» (маски-респираторы). Ни о каком ежедневном замере полученных рентген/в час речь и не шла. Поначалу на КПП стояли дорогостоящие японские автоматические дозиметры. Но как только ветер дул со стороны мертвой зоны, они неимоверно пищали. Что делать? Их по старой русской привычке – чему быть, тому не миновать – просто выключили. Так что, сколько на самом деле каждый «нахватался» излучения – тайна, покрытая мраком. Конечно, все это ни для кого не прошло даром. Проблемы со здоровьем, особенно с годами, испытывают многие, но «чернобыльцы» — абсолютно все. Из знакомых В. Могильникова уже 21 человек отошли в мир иной, в живых остались 11 ликвидаторов. В 2005 г. его наградили медалью «За спасение погибавших». На мой вопрос «а поверни сейчас время назад, и снова 1988 год – стали бы рисковать жизнью и здоровьем, поехали бы опять в Чернобыль?», не задумываясь ни на секунду, с улыбкой отвечает: «А куда деваться? Конечно бы, поехал».

Автор: Марина ТЕПЛЯКОВА